Неточные совпадения
Княгиня, не отвечая, посмотрела на Кознышева. Но то, что Сергей Иваныч и княгиня как будто желали отделаться от него, нисколько не смущало Степана Аркадьича. Он улыбаясь смотрел то на
перо шляпы княгини, то по сторонам, как будто припоминая что-то. Увидав проходившую даму с кружкой, он подозвал ее к себе и
положил пятирублевую бумажку.
Сначала он принялся угождать во всяких незаметных мелочах: рассмотрел внимательно чинку
перьев, какими писал он, и, приготовивши несколько по образцу их,
клал ему всякий раз их под руку; сдувал и сметал со стола его песок и табак; завел новую тряпку для его чернильницы; отыскал где-то его шапку, прескверную шапку, какая когда-либо существовала в мире, и всякий раз
клал ее возле него за минуту до окончания присутствия; чистил ему спину, если тот запачкал ее мелом у стены, — но все это осталось решительно без всякого замечания, так, как будто ничего этого не было и делано.
Раскольников отдал
перо, но, вместо того чтоб встать и уйти,
положил оба локтя на стол и стиснул руками голову.
Захар только отвернется куда-нибудь, Анисья смахнет пыль со столов, с диванов, откроет форточку, поправит шторы, приберет к месту кинутые посреди комнаты сапоги, повешенные на парадных креслах панталоны, переберет все платья, даже бумаги, карандаши, ножичек,
перья на столе — все
положит в порядке; взобьет измятую постель, поправит подушки — и все в три приема; потом окинет еще беглым взглядом всю комнату, подвинет какой-нибудь стул, задвинет полуотворенный ящик комода, стащит салфетку со стола и быстро скользнет в кухню, заслыша скрипучие сапоги Захара.
Он умерил шаг, вдумываясь в ткань романа, в фабулу, в постановку характера Веры, в психологическую, еще пока закрытую задачу… в обстановку, в аксессуары; задумчиво сел и
положил руки с локтями на стол и на них голову. Потом поцарапал сухим
пером по бумаге, лениво обмакнул его в чернила и еще ленивее написал в новую строку, после слов «Глава I...
Побежденного петуха брал какой-то запачканный тагал, сдирал у него с груди горсть
перьев и
клал их в большой мешок, а петуха отдавал хозяину.
Его одели, как в воскресенье, в палевый жупан и синий кунтуш,
положили около кривую саблю, а рядом на стуле лежала рогатая конфедератка с
пером.
Я
полагал прежде, что куличков-воробьев считать третьим, самым меньшим видом болотного курахтана (о котором сейчас буду говорить), основываясь на том, что они чрезвычайно похожи на осенних курахтанов
пером и статями, и также на том, что к осени кулички-воробьи почти всегда смешиваются в одну стаю с курахтанами; но, несмотря на видимую основательность этих причин, я решительно не могу назвать куличка-воробья курахтанчиком третьего вида, потому что он не разделяет главной особенности болотных курахтанов, то есть самец куличка-воробья не имеет весною гривы и не переменяет своего
пера осенью.
На другой день она опять вылетает на токовище, тщательно прикрыв гнездо травой и
перьями, опять оплодотворяется от первого ловкого косача,
кладет второе яйцо и продолжает ту же историю до тех пор, пока гнездо будет полно или временное чувство сладострастия вполне удовлетворено, Несколько времени косачи продолжают слетаться на токовища, постепенно оставляемые курочками, и тока, слабея день от дня, наконец прекращаются.
По совершенному сходству в статях и отчасти даже в
перьях должно
полагать, что дворовые, или домашние, утки произошли от породы кряковных; везде найти посреди пегих, разнопестрых, белых стай русских уток некоторых из них, совершенно схожих
пером с дикими кряковными утками и даже селезнями, а различающихся только какими-нибудь небольшими отступлениями найдется великое множество; с другими же дикими породами уток дворовые, или русские, в величине и
перьях сходства имеют гораздо менее.
— Вот, князь, — сказала Аглая,
положив на столик свой альбом, — выберите страницу и напишите мне что-нибудь. Вот
перо, и еще новое. Ничего что стальное? Каллиграфы, я слышала, стальными не пишут.
Клеопатру Петровну просто мучила ревность: она всюду и везде видела Анну Ивановну, а прочего ничего почти и не слыхала; что касается до m-lle Прыхиной, то ее равнодушие должен я объяснить тоже взглядом ее на литературу: достойная девица эта, как мы знаем, была с чрезвычайно пылким и возвышенным воображением; она
полагала, что
перу писателя всего приличнее описывать какого-нибудь рыцаря, или, по крайней мере, хоть и штатского молодого человека, но едущего на коне, и с ним встречается его возлюбленная в платье амазонки и тоже на коне.
Он даже не ждет с моей стороны «поступков», а просто, на основании Тришкиных показаний, проникает в тайники моей души и одним почерком
пера производит меня или в звание"столпа и опоры", или в звание"опасного и беспокойного человека", смотря по тому, как бог ему на душу
положит!
Протопоп взял
перо и под текстом бесформенной бумаги написал: «Благочинный Туберозов, не имея чести знать полномочии требующего его лица, не может почитать в числе своих обязанностей явку к нему по сему зову или приглашению», и потом,
положив эту бумагу в тот же конверт, в котором она была прислана, он надписал поперек адреса: «Обратно тому, чьего титула и величания не знаю».
Около печки что-то завозилось. Я подошел поближе и увидал старуху, сидевшую на полу. Перед ней лежала огромная куча куриных
перьев. Старуха брала отдельно каждое
перо, сдирала с него бородку и
клала пух в корзину, а стержни бросала прямо на землю.
— Итак, этот-то господин, много потерявший из любви к наукам, сидел в куртке перед своим письменным столом; подписав разные протоколы и выставив в пустом месте достодолжное число ударов за корчемство, за бродяжество и т. п., он досуха обтер
перо,
положил его на стол, взял с полочки книгу, переплетенную в сафьян, раскрыл ее и начал читать.
Обыкновенно он сидел среди комнаты за столом,
положив на него руки, разбрасывал по столу свои длинные пальцы и всё время тихонько двигал ими, щупая карандаши,
перья, бумагу; на пальцах у него разноцветно сверкали какие-то камни, из-под чёрной бороды выглядывала жёлтая большая медаль; он медленно ворочал короткой шеей, и бездонные, синие стёкла очков поочерёдно присасывались к лицам людей, смирно и молча сидевших у стен.
Порою Евсеем овладевала тяжёлая, ослабляющая скука, пальцы его становились вялыми, он откладывал
перо в сторону и,
положив голову на стол, долго, неподвижно смотрел в дымный сумрак комнаты, стараясь что-то найти в глубине своей души.
— Какая гадкая женщина! — сказала она сама с собою,
кладя письмо в столик и доставая оттуда почтовую бумагу. Лицо Анны Михайловны приняло свое спокойное выражение, и она, выбрав себе
перо по руке, писала следующее...
Домну Осиповну привели, наконец, в комнату приятельницы; гостья и хозяйка сначала обнялись, расцеловались и потом обе расплакались: кто из них несчастнее был в эти минуты — нищая ли Мерова, истерзанная болезнью, или Домна Осиповна, с каждым днем все более и более теряющая
перья из своего величия, — сказать трудно; еще за год перед тем Домна Осиповна
полагала, что она после долгой борьбы вступила в сад, исполненный одних только цветов радости, а ей пришлось наскочить на тернии, более колючие, чем когда-либо случалось проходить.
— Да, хорошо Гусаку говорить о терпении… А кто у меня вчера два лучших
пера вытащил из хвоста? Это даже неблагородно — хватать прямо за хвост.
Положим, мы немного поссорились, и я хотел Гусаку проклевать голову — не отпираюсь, было такое намеренье, — но виноват я, а не мой хвост. Так я говорю, господа?
Сапоги он смазывал дегтем, носил по три
пера за ухом и привязанный к пуговице на шнурочке стеклянный пузырек вместо чернильницы; съедал за одним разом девять пирогов, а десятый
клал в карман, и в один гербовый лист столько уписывал всякой ябеды, что никакой чтец не мог за одним разом прочесть, не перемежая этого кашлем и чиханьем.
Если тетеревиная стая с первого раза покрыта не вся, что по большей части бывает, то приваду надобно оправить:
перья все собрать, утоптанный и окровавленный снег заметать свежим и
положить новых овсяных снопов.
Вместо всякого экзамена Михаил Петрович вынес мне Тацита и, снабдив
пером и бумагой, заставил в комнате, — ведущей к нему в кабинет, перевести страницу без пособия лексикона. Не знаю, в какой степени удовлетворительно исполнил я свою задачу;
полагаю даже, что почтенный Михаил Петрович и не проверял моего перевода по оригиналу, но на другой день я вполне устроился в отдельном левом флигеле его дома.
Так
положивши, я приступил к делу: по методу домине Галушкинского, составил мерку на стихи, схватил бумагу,
перо и пошел писать!..
— Простите, Иван Иваныч, я
положу ноги на кресло, — сказал я, чувствуя, что от сильного утомления я не могу быть самим собой; я поглубже сел на диван и протянул ноги на кресло. После снега и ветра у меня горело лицо и, казалось, всё тело впитывало в себя теплоту и от этого становилось слабее. — У вас тут хорошо, — продолжал я, — тепло, мягко, уютно… И гусиные
перья, — засмеялся я, поглядев на письменный стол, — песочница…
Заложив руки за спину, посвистывая, идет Артюшка Пистолет, рыболов, птичник, охотник по
перу и пушнине. Лицо у него скуластое, монгольское, глаза узкие, косые, во всю левую щеку — глубокий шрам: он приподнял угол губ и
положил на лицо Артюшки бессменную кривую улыбку пренебрежения.
Профессор (задавленный). Позвольте, позвольте, совершенно новое явление: не вызванная медиумическая энергия действует, а сам медиум. Однако откройте чернильницу и
положите на бумагу
перо, он напишет, напишет.
Он
положил револьвер, вынул из ящика тетрадку почтовой бумаги и, переменив несколько
перьев, которые не писали, а ломались и портили бумагу, и испортив несколько листов, наконец вывел: «Петербург, 28-го ноября 187*». Потом рука сама побежала по бумаге, выводя слова и фразы, которые он и сам вряд ли понимал тогда.
Но Саша не внимал его словам, —
Рассеянно в тетради над строками
Его рука чертила здесь и там
Какой-то женский профиль, и очами,
Горящими подобно двум звездам,
Он долго на него взирал и нежно
Вздыхал и хоронил его прилежно
Между листов, как тайный милый
клад,
Залог надежд и будущих наград,
Как прячут иногда сухую травку,
Перо, записку, ленту иль булавку…
— Я в Думу эту верил, — медленно и как бы поверяя себя, продолжал старик, — я и третий раз голос подавал, за богатых, конечно, ну да! В то время я ещё был с миром связан, избу имел, землю, пчельник, а теперь вот сорвался с глузду и — как
перо на ветру. Ведь в деревне-то и богатым жизнь — одна маета, я
полагал, что они насчёт правов — насчёт воли то есть — не забудут, а они… да ну их в болото и с Думой! Дело лежит глубже, это ясно всякому, кто не слеп… Я тебе говорю: мужик думает, и надо ему в этом помочь.
Она попросила бумаги и
перо, чтобы писать к князю Голицыну. Доложили об этом фельдмаршалу. Он
полагал, что ожидание близкой смерти возбудит, быть может, в пленнице раскаяние и внушит мысль рассказать все, чего напрасно добиваются от нее почти два месяца. Письменные принадлежности были даны, и 21 июля Елизавета написала к князю Голицыну письмо, исполненное самого безотрадного отчаяния. При нем были приложены длинные записка и письмо к императрице.
Клади перед собой бумагу, бери в руки
перо и, раздражив пленную мысль, строчи.
— Нам ведь всегда некогда. Наше дело: чик, чик, чик
пером, и только пронесите, святые угодники! А то и подмахнешь ордерок на полмиллиончика… иудейской фабрикации. А потом и печатай портрет в «Клад-дерадаче»!..
— Духу нет, как бы вам сказать… форсу такого. Сидит это по целым часам и
перо грызет, и ничего не может. Вот вы и прикиньте: коли на каждую неделю, примерно, хотя по три дня — выйдет уж двенадцать день прогульных; по нашему с вами расчету, двухсот уже целковых и не досчитался; а в остальные — тоже могут помехи быть: нездоровье там, что ли, или ехать куда, или гости помешают. Да это еще я про обстоятельного человека говорю… иные и зашибаются, так тут ведь никакого предела нельзя
положить…
Вернувшись на пароход, Шатов в рубку потребовал себе лист бумаги,
перо и чернильницу и стал писать. Написав несколько строк, он сложил бумагу и
положил ее себе в карман, потом, вернувшись в каюту, вынул из кобуры револьвер и поднялся на палубу. Она, как и все каюты, была пуста. Пассажиры, обрадовавшись остановке, высыпали на берег.
Русские видели, как его
положили на носилки, как его богатая золотая одежда вся обагрилась кровью, как его шишак, со снопом
перьев, спал с головы и открыл его мертвое лицо.
Пизонский взял в руки
перо, сначала его послюнил, потом обмакнул, потом
положил на бумагу руку, а на руку налегнул правой щекою, долго выводил
пером разные разводы и, наконец, воскликнул: «Есть!»